В освобождённой части Запорожской области постепенно налаживается мирная жизнь — формируются новые органы правопорядка, отлаживается процедура выдачи российских паспортов, местные жители получают первые выплаты в рублях. Вместе с тем обстановка ещё далека от спокойной: все обсуждают недавний взрыв в центре Мелитополя и пострадавших волонтёров. О работе по обеспечению порядка на покинутой ВСУ земле в беседе с RT рассказал замглавы Управления внутренних дел по Запорожской области Алексей Селиванов.
Уроженец Киева, казачий атаман и бывший советник министра обороны Украины, Селиванов в 2014 году участвовал в боевых действиях в Луганской Народной Республике, а в феврале этого года отправился в Запорожье помогать восстанавливать регион. В Мелитополе с ним пообщался корреспондент RT Илья Васюнин.
— Алексей Сергеевич, как продвигается расследование теракта в центре Мелитополя?
— О ходе расследования пока говорить рано. Теракт — это всегда трусость. Понятно, что это было сделано по указке киевской администрации. Лавинообразно растёт количество людей, которые готовы работать с нашей властью. Начата работа по выдаче российского гражданства, а это больше всего бьёт по Украине. Это тот инструмент, благодаря которому Россия реально побеждает. Идея об «оккупации» уходит — нельзя же оккупировать самих себя. Вот там и решили напомнить о себе атакой на мирных граждан, молодых ребят. Конечно, сегодня усилены меры безопасности в местах скопления людей, куда приходят за выплатами, телефонными карточками, паспортами. Но могу сказать по опыту в Луганске, где было несколько терактов за время войны, что граждан ДНР и ЛНР запугать так и не смогли.
— Бывший мэр Мелитополя озвучил две версии взрыва в центре города 30 мая — украинские «партизаны» и «внутренние разборки». Понятно, что сейчас, когда происходит становление органов власти, сложно говорить о полной безопасности. И всё же эффективны ли те меры, которые сейчас принимаются для наведения здесь порядка?
— Главный показатель эффективности — если количество терактов будет сокращаться, а террористов будут раскрывать превентивно. Случившееся не отдельный эпизод. Будут найдены диверсанты, разоблачены их планы, связи, схроны, и все связи распутаны, и вся эта сетка будет изобличена. Этим занимаются не только органы внутренних дел, но и контрразведка.
— Если почитать новости с той стороны, в городе идут настоящие сражения — то про нападение на военных, то про взрыв бронепоезда.
— Сумасшедшие с той стороны насчитали уже сотни человек. Это, конечно, неправда. Чаще всего «партизаны» выглядят как тот подросток в Энергодаре, который нарисовал «слава Украине» на стене. Такое ощущение, что бывший мэр Мелитополя просто получает на воображаемое «партизанское движение», а потом отчитывается в придуманных новостях. Пытаясь показать, что тут народ «сопротивляется». Как именно сопротивляется, мы видим. На днях объявили митинг «за Украину» — туда никто не пришёл.
— Тем не менее взрыв ведь был, это правда.
— Теперь о реальных террористах. Украина восемь лет старалась как можно больше людей замазать в АТО. Теперь такие люди находятся в базах у спецслужб Украины, и им постоянно приходят предложения участвовать в диверсиях. Бывшие военнослужащие неоднократно нам сообщали, что с ними, пока у нас работали украинские телефоны, постоянно связывались «с той стороны». Кому-то предлагали деньги, у кого-то «там» семья, и им угрожают. В незаконную деятельность втягивают по чуть-чуть. Сначала надо сделать что-то невинное: походишь, поснимаешь. Вот у тебя кто-то переночует. Потом будешь что-то дома хранить — сначала непонятную сумку, потом гранатомёт. А потом позвонят — и ты пойдёшь из этого гранатомёта стрелять. Их задача — убийство не только полицейских и военных, но и тех, кого с той стороны зачислили в «коллаборанты», то есть мирных людей. Вычислять таких радикалов нам помогают жители, которые не хотят, чтобы у них дома началась террористическая война.
— И много ли таких случаев выдачи?
— Если кто-то был атошником, ходил и гонял всех, то наверняка остались недовольные люди, которые ему это запомнили. Кто-то был в теробороне, такого-то человека видели с автоматом. Иногда получается убедить самих неудавшихся диверсантов, что им самим не нужна эта деятельность. В Энергодаре соседи сдали диверсантов, потом диверсанты сдали схрон — пришли и показали через два домовладения. Нормальные люди не хотят, чтобы у них была война. Мы с вами сидим в Мелитополе. Вон идёт семья: мать, двое детей, отец. Мужчин тут не успели мобилизовать, призвать для пополнения потрёпанных украинских бригад. Русская армия их буквально освободила. Они живы! И люди это ценят.
— У вас есть разделение деятельности между МВД и военной комендатурой?
— Военные занимаются военными преступлениями, МВД — вообще всеми. Когда на улице кто-то стреляет, то приезжают как сотрудники управления внутренних дел, так и комендатуры, а потом уже решается, кому это подведомственно. Общеуголовными преступлениями занимается полиция. Если имела место военная диверсия — военная контрразведка.
— Как сейчас происходит формирование органов внутренних дел, кто следит за безопасностью?
— Этих органов ещё нет, но мы их формируем с нуля, потому что органы внутренних дел необходимы. Военная комендатура не будет вести следствие в отношении частных дел. Сейчас уже часть сотрудников вернулись на службу. Это те, кто ушёл на пенсию или уволился в 2015 году после реформы полиции.
— После так называемой переаттестации?
— По разным причинам. Кто-то под люстрации попал, кому-то украинская полиция идеологически не нравилась. Пару дней назад именно полицейские сбивали в одном из муниципальных учреждений области изображение тризуба: они видят в нём клеймо, символ украинского режима.
— Вы согласны с распространённым здесь мнением, что украинскую полицию убили реформы? В чём была суть этих реформ?
— С одной стороны, это был такой «общедемократический» трёп. «Криминальная полиция по делам несовершеннолетних» звучит обидно, поэтому её надо переименовать в «ювенальную полицию», потом в «ювенальную превенцию». По итогу мы в Энергодаре в «кабинете ювенальной превенции» находим флаг ЛГБТ. Им приходила методичка по этой гендерной повестке — они отрабатывали. На улице вместо формы на полицейских надо надеть жилеточку с надписью «полиция диалога» — и поставить охранять митинг боевиков «Азова». В результате в пользу «полиции диалога» и «ювенальной превенции» забирали ставки участковых и оперов. Одним словом, на Украине реформа была направлена на то, чтобы полицейский был бесправен. И полицейским это не нравилось. Поэтому в некоторых отделениях Запорожской области более половины личного состава вернулись на службу, несмотря на проблемы, конечно, в первую очередь с зарплатой. Сейчас мы их решаем. Возвращаются и местные уроженцы, которые в 2014-м уехали в Донбасс и прошли службу в органах Народной милиции ДНР и ЛНР. Но часть сотрудников — это просто добровольцы, неравнодушные люди. Есть местные, которые хотят исправить ситуацию у себя, покончить с наркотиками в Запорожской области. Полиция тут раньше не просто крышевала наркоторговлю — она её возглавляла. Плантации конопли, которых здесь очень много, напрямую крышевались украинской полицией.
— С чего вы начали восстанавливать систему? Какие шаги предприняли в первую очередь?
— Первое время мы не имели даже штатного расписания — кого набрал, с тем и работаешь. Первым делом создаётся дежурная часть, которая принимает заявления граждан. Возникает, где нужно, охрана общественного порядка. Где есть возможность, налаживается работа участковых, оперуполномоченные идут по вызовам. Сейчас составляется штатное расписание, и, естественно, возникшие органы полиции вставляются в это расписание — в этом опыт ЛНР и ДНР неоценим, потому что там украинская полиция разбежалась. Остались сотрудники, которые пришли всё это восстанавливать, пришли просто энтузиасты, которые хотят служить закону и порядку. Позже здесь будут органы внутренних дел, приведённые полностью к российской правовой базе.
— Общественной безопасностью занимается Росгвардия или местная полиция?
— И так, и так. Понятно, что в обычной жизни более эффективна полиция, она всё-таки сформирована большей частью из местных, которые знают эту территорию, людей и которым доверяют. Казаки, которые живут на территории Запорожской области, тоже несут службу по охране порядка. Где-то формируются дружины, где-то охраняют объекты, как в Мелитополе. Это участники казачьих организаций, которые при Украине не могли свободно вздохнуть. Сегодня они охраняют порядок как дружинники, но мы сейчас разрабатываем вариант их интегрировать в систему власти. Там, где не хватает сил, где происходит какое-то большое мероприятие, помогают росгвардейцы. Отношение к россиянам, кстати, выровнялось: жители видят, что они не «орки», не насильники, а нормальные люди. Сколько бы украинская пропаганда местных ни запугивала.
— Про комендантский час: зачем он нужен?
— Больше всего необходим для затруднения передвижения диверсионных групп. Чтобы не передвигались машины, чтобы не переносили оружие из схронов, которые украинцы оставили для совершения терактов.
— И что будет с задержанным за нарушение комендантского часа? Если он не диверсант, конечно.
— Замечание сделают и документы проверят. Будет грубить и лезть на рожон — отправят на общественные работы, что-нибудь красить или подметать.
— Как обстоят сейчас дела с преступностью в регионе?
— В целом ситуация оздоровилась. Организованной преступности сейчас нет. Что характерно, в Донбассе тоже так было. Они тоже боятся: если украинская полиция была прикормлена ими, то сейчас боятся. Не буду о процентах — статистика в нынешней ситуации условна. Оздоровилась ситуация с тяжкими преступлениями. Убийств стало меньше. С начала формирования полиции, за два прошедших месяца, было всего пять убийств — это на освобождённой части Запорожской области. Все они бытовые. Все они раскрыты. В Энергодаре бывший атошник убил ножом знакомую за какие-то позитивные слова про порядок в российской армии — что-то вроде «у них там порядок». Ударил ножом в сердце.
— По каким законам, к слову, сейчас работают правоохранители?
— Мы уже занимаемся разработкой нормативной базы, которая будет существовать на время переходного периода. Украины здесь уже нет, России ещё нет. Но обязательно будет! Мы взяли твёрдый курс на вхождение в состав России. Поэтому начинаем работать по российским законам и в организации службы начинаем использовать российскую нормативную базу.
— Суды сейчас работают?
— Пока нет. Что касается лиц, подозреваемых в серьёзных преступлениях, то они находятся под стражей в ожидании появления судов и пенитенциарной системы. До создания этой системы они находятся в предварительном заключении. Когда будет вынесен приговор, этот срок им будет зачтён.
— Судьи тоже в основном уехали? Или есть те, кто остались и готовы работать?
— Часть судебных работников осталась, кто-то из них сейчас работает в полиции и пойдёт работать после создания судов. Вполне возможно, что мы воспользуемся кадрами из ЛНР и ДНР. В принципе, я считаю, даже до формального вхождения Запорожья в состав РФ можно и нужно работать по российским законам.
— Самостоятельно люди возвращаются на территорию области? Может, нужна кампания по возвращению людей?
— Не надо такой кампании. Потому что это дело добровольное.
— По-вашему, сколько времени потребуется на окончательное становление органов внутренних дел, прокуратуры, полиции и выравнивание ситуации?
— Это зависит от ситуации на фронте, линия которого всё ещё проходит по территории области. С освобождением новых населённых пунктов мы формируем в них отделы полиции, соответственно, количество сотрудников увеличивается. Могу отметить, что никто из наших полицейских не боится работать вблизи линии фронта. И в этом смысле они имеют все основания считаться полноправными участниками спецоперации.